В страстную пятницу в городе N умирает теща Ипполита Матвеевича Воробьянинова. Перед смертью она сообщает ему, что в один из стульев гостиного гарнитура, оставшегося в Старгороде, откуда они бежали после революции, ею зашиты все фамильные драгоценности. Воробьянинов срочно выезжает в родной город. Туда же отправляется исповедовавший старуху и узнавший о драгоценностях священник Федор Востриков.
Примерно в то же время в Старгород входит «сын турецко-подданного» Остап Бендер…
Пересказывать перипетии сюжета, обыгранного в блестящих постановках Гайдая и Захарова, нет смысла.
Это фееричный роман-анекдот, полный искромётного юмора, иронии, острой и едкой сатиры. Произведение, которое ничему не учит, а самым обаятельным персонажем его оказывается плут Бендер – как самый остроумный, находчивый и непосредственный человек среди глупости, жадности, тщеславия и прочих людских пороков.
Искать смысл здесь тщетно. Не найти нравственного, не найти положительного героя. Всё, что есть – юмор. Смешно, действительно смешно, и когда читаешь, начинаешь понимать, что по настоящему смешного не так уж много в нашей жизни. Качественный юмор – это не безделица, это много, даже очень много.
Основные персонажи:
Остап Бендер – молодой человек лет 28, мошенник и бродяга;
Ипполит Матвеевич Воробьянинов (Киса) – бывший предводитель дворянства, партнёр Бендера по «концессии»;
Фёдор Востриков (отец Фёдор) – священник, участвующий в поисках сокровищ мадам Петуховой;
Безенчук – гробовых дел мастер;
Альхен (Александр Яковлевич) – заведующий домом соцобеса, застенчивый вор («голубой воришка»);
Коробейников – архивист, торгующий сведениями;
мадам Грицацуева – «знойная женщина, мечта поэта»;
члены «Союза меча и орала» - Елена Станиславовна Боур (бывшая любовница Воробьянинова); Полесов, Кислярский, Дядьев, Чарушников и др.;
чертёжник Коля и его жена Лиза (которую Воробьянинов водил в ресторан перед аукционом);
«людоедка» Эллочка и её муж инженер Щукин;
Авессалом Изнуренков – профессиональный юморист, «блеющий гражданин»;
Никифор Ляпис Трубецкой – стихоплёт (про Гаврилу);
сотрудники газеты «Станок», пассажиры корабля «Скрябин», любители шахмат местечка Васюки;
монтёр Мечников;
инженер Брунс.
«В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть».
«Когда поднялась луна и ее мятный свет озарил миниатюрный бюстик Жуковского, на медной его спине можно было ясно разобрать написанное мелом краткое ругательство.
Впервые подобная надпись появилась на бюстике 15 июня 1897 года в ночь, наступившую непосредственно после открытия памятника. И как представители полиции, а впоследствии милиции ни старались, хулительная надпись аккуратно возобновлялась каждый день».
«- Ну, царствие небесное, - согласился Безенчук. Преставилась, значит, старушка... Старушки, они всегда преставляются... Или богу душу отдают, -это смотря какая старушка. Ваша, например, маленькая и в теле, значит преставилась. А, например, которая покрупнее да похудее - та, считается, богу душу отдает...
- То есть как это считается? У кого это считается?
- У нас и считается. У мастеров. Вот вы, например, мужчина видный, возвышенного роста, хотя и худой. Вы, считается, ежели, не дай бог, помрете, что в ящик сыграли. А который человек торговый, бывшей купеческой гильдии, тот, значит, приказал долго жить. А если кто чином поменьше, дворник, например, или кто из крестьян, про того говорят: перекинулся или ноги протянул. Но самые могучие когда помирают, железнодорожные кондуктора или из начальства кто, то считается, что дуба дают. Так про них и говорят: "А наш - то, слышали, дуба дал".
Потрясенный этой странной классификацией человеческих смертей, Ипполит Матвеевич спросил:
- Ну, а когда ты помрешь, как про тебя мастера скажут?
- Я - человек маленький. Скажут: "гигнулся Безенчук". А больше ничего не скажут».
«Перейдя из семинарии в университет и проучившись на юридическом факультете три года, Востриков в 1915 году убоялся возможной мобилизации и снова пошел по духовной. Сперва был рукоположен в диаконы, а потом посвящен в сан священника и назначен в уездный город N. И всегда, во всех этапах духовной и гражданской карьеры, отец Федор оставался стяжателем».
«-- Вы довольно пошлый человек, -- возражал Бендер,-- вы любите деньги больше, чем надо.
-- А вы не любите денег? -- взвыл Ипполит Матвеевич голосом флейты.
-- Не люблю.
-- Зачем же вам шестьдесят тысяч?
-- Из принципа!»
«Между тем помрачневший инспектор пожарной охраны спустился задом по чердачной лестнице и, снова очутившись в кухне, увидел пятерых граждан, которые прямо руками выкапывали из бочки кислую капусту и обжирались ею. Ели они в молчании. Одни только Паша Эмильевич по-гурмански крутил головой и, снимая с усов капустные водоросли, с трудом говорил:
-- Такую капусту грешно есть помимо водки.
-- Новая партия старушек? - спросил Остап.
-- Это сироты, - ответил Альхен, выжимая плечом инспектора из кухни и исподволь грозя сиротам кулаком.
-- Дети Поволжья?
Альхен замялся.
-- Тяжелое наследье царского режима?
Альхен развел руками: мол, ничего не поделаешь, раз такое наследие.
-- Совместное воспитание обоих полов по комплексному методу?
Застенчивый Александр Яковлевич тут же, без промедления, пригласил пожарного инспектора отобедать чем бог послал.
В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селедки, украинский борщ с мясом первого сорта, курицу с рисом и компот из сушеных яблок».
«В коридоре к уходящему Бендеру подошел застенчивый Альхен и дал ему червонец.
-- Это сто четырнадцатая статья Уголовного кодекса, - сказал Остап, - дача взятки должностному лицу при исполнении служебных обязанностей.
Но деньги взял и, не попрощавшись с Александром Яковлевичем, направился к выходу».
«Елена Станиславовна, имевшая о плашках в три восьмых дюйма такое же представление, какое имеет о сельском хозяйстве слушательница хореографических курсов имени Леонардо да Винчи, предполагающая, что творог добывается из вареников…»
«Остановились они в меблированных комнатах "Сорбонна". Остап переполошил весь небольшой штат отельной прислуги. Сначала он обозревал семирублевые номера, но остался недоволен их меблировкой. Убранство пятирублевых номеров понравилось ему больше, но ковры были какие-то облезшие и возмущал запах. В трехрублевых номерах было все хорошо, за исключением картин.
-- Я не могу жить в одной комнате с пейзажами, - сказал Остап.
Пришлось поселиться в номере за рубль восемьдесят. Там не было пейзажей, не было ковров, а меблировка была строго выдержана: две кровати и ночной столик.
-- Стиль каменного века, - заметил Остап с одобрением. – А доисторические животные в матрацах не водятся?»
«За ночь холод был съеден без остатка. Стало так тепло, что у ранних прохожих ныли ноги. Воробьи несли разный вздор. Даже курица, вышедшая из кухни в гостиничный двор, почувствовала прилив сил и попыталась взлететь. Небо было в мелких облачных клецках, из мусорного ящика несло запахом фиалки и супа пейзан. Ветер млел под карнизом».
«-- А теперь действовать, действовать и действовать! -- сказал Остап, понизив голос до степени полной нелегальности. Он взял Полесова за руку.
-- Старуха не подкачает? Надежная женщина?
Полесов молитвенно сложил руки.
-- Ваше политическое кредо?
-- Всегда! - восторженно ответил Полесов.
-- Вы, надеюсь, кирилловец?
-- Так точно.
Полесов вытянулся в струну.
-- Россия вас не забудет! - рявкнул Остап. Ипполит Матвеевич, держа в руке сладкий пирожок, с недоумением слушал Остапа, но удержать его было нельзя. Его несло. Великий комбинатор чувствовал вдохновение, упоительное состояние перед вышесредним шантажом».
«-- Кто, по-вашему, этот мощный старик? Не говорите, вы не можете этого знать. Это - гигант мысли, отец русской демократии и особа, приближенная к императору».
«-- Ведь ты пойми, - закричал Коля, - какая-нибудь свиная котлета отнимает у человека неделю жизни!
-- Пусть отнимает! - сказала Лиза. - Фальшивый заяц отнимает полгода. Вчера, когда мы съели морковное жаркое, я почувствовала, что умираю».
«-- Этот вопрос, господа,-- сказал он с надсадой в голосе, - следовало бы провентилировать. На Дядьева он старался не смотреть. Владелец "Быстроупака" гордо рассматривал свои сапоги, на которые налипли деревянные стружки.
-- Я не возражаю,--вымолвил он, - давайте пробаллотируем. Закрытым голосованием или открытым?
-- Нам по-советскому не надо, - обиженно сказал Чарушников, - давайте голосовать по-честному, по-европейски – закрыто».
«Словарь Вильяма Шекспира по подсчету исследователей составляет 12 000 слов. Словарь негра из людоедского племени
"Мумбо-Юмбо" составляет 300 слов.
Эллочка Щукина легко и свободно обходилась тридцатью».
«-- Я и похоронил. Кому же другому? Разве "Нимфа", туды ее в качель, кисть дает?
-- Одолел, значит?
-- Одолел. Только били меня потом. Чуть сердце у меня не выбили. Милиция отняла. Два дня лежал, спиртом лечился.
-- Растирался?
-- Нам растираться не к чему».
«С необычайной легкостью и безусловно ехидничая в душе над отсталыми любителями города Васюки, гроссмейстер жертвовал пешки, тяжелые и легкие фигуры направо и налево. Обхаянному на лекции брюнету он пожертвовал даже ферзя. Брюнет пришел в ужас и хотел было немедленно сдаться, но только страшным усилием воли заставил себя продолжать игру.
Гром среди ясного неба раздался через пять минут.
-- Мат! - пролепетал насмерть перепуганный брюнет.-- Вам мат, товарищ гроссмейстер.
Остап проанализировал положение, позорно назвал "ферзя" "королевой" и высокопарно поздравил брюнета с выигрышем. Гул пробежал по рядам любителей. "Пора удирать",-- подумал Остап, спокойно расхаживая среди столов и небрежно переставляя фигуры.
-- Вы неправильно коня поставили, товарищ гроссмейстер,-- залебезил одноглазый.-- Конь так не ходит.
-- Пардон, пардон, извиняюсь, -ответил гроссмейстер, - после лекции я несколько устал.
В течение ближайших десяти минут гроссмейстер проиграл еще десять партий.
Удивленные крики раздавались в помещении клуба "Картонажник". Назревал конфликт. Остап проиграл подряд пятнадцать партий, а вскоре еще три. Оставался один одноглазый. В начале партии он от страха наделал множество ошибок и теперь с трудом вел игру к победному концу. Остап, незаметно для окружающих, украл с доски черную ладью и спрятал ее в карман».
«Ипполит Матвеевич преобразился. Грудь его выгнулась, как Дворцовый мост в Ленинграде, глаза метнули огонь, и из ноздрей, как показалось Остапу, повалил густой дым. Усы медленно стали приподниматься.
-- Ай-яй-яй, - сказал великий комбинатор, ничуть не испугавшись,-- посмотрите на него. Не человек, а какой-то конек-горбунок!
-- Никогда,-- принялся вдруг чревовещать Ипполит Матвеевич,-- никогда Воробьянинов не протягивал руки.
-- Так протянете ноги, старый дуралей! -- закричал Остап»
«-- Так вот, - сказал Остап, оглядываясь по сторонам и понижая голос, - в двух словах. За нами следят уже два месяца, и, вероятно, завтра на конспиративной квартире нас будет ждать засада. Придется отстреливаться.
У Кислярского посеребрились щеки.
-- Мы рады, -- продолжал Остап,-- встретить в этой тревожной обстановке преданного борца за родину.
-- Гм... да! - гордо процедил Ипполит Матвеевич, вспоминая, с каким голодным пылом он танцевал лезгинку невдалеке от Сиони.
-- Да, - шептал Остап. - Мы надеемся с вашей помощью поразить врага. Я дам вам парабеллум.
-- Не надо, - твердо сказал Кислярский. В следующую минуту выяснилось, что председатель биржевого комитета не имеет возможности принять участие в завтрашней битве. Он очень сожалеет, но не может. Он не знаком с военным делом. Потому-то его и выбрали председателем биржевого комитета. Он в полном отчаянии, но для спасения жизни отца русской демократии (сам он старый октябрист) готов оказать возможную финансовую помощь.
-- Вы верный друг отечества!-- торжественно сказал Остап, запивая пахучий шашлык сладеньким кипиани.-- Пятьсот рублей могут спасти гиганта мысли.
-- Скажите, - спросил Кислярский жалобно, - а двести рублей не могут спасти гиганта мысли?
Остап не выдержал и под столом восторженно пнул Ипполита Матвеевича ногой.
-- Я думаю,--сказал Ипполит Матвеевич, - что торг здесь неуместен!
Он сейчас же получил пинок в ляжку, что означало:
"Браво, Киса, браво, что значит школа!" Кислярский первый раз в жизни услышал голос гиганта мысли. Он так поразился этому обстоятельству, что немедленно передал Остапу пятьсот рублей».
«Ипполит Матвеевич потрогал руками гранитную облицовку. Холод камня передался в самое его сердце.
И он закричал.
Крик его, бешеный, страстный и дикий,-- крик простреленной навылет волчицы, - вылетел на середину площади, мотнулся под мост и, отталкиваемый отовсюду звуками просыпающегося большого города, стал глохнуть и в минуту зачах. Великолепное осеннее утро скатилось с мокрых крыш на улицы Москвы. Город двинулся в будничный свой поход».
